Солдат на пьедестале
У рейхстага
из огня в подвале
вытащил ребенка русский воин...
И с тех лор стоит на пьедестале
светлый,
с непокрытой головою.
С Волги экскаваторов рычанье
долетает с ветерком низовым:
по домам ушли однополчане,
он один не демобилизован...
Сжав тяжелый меч одной рукою,
а другой – прижав к себе ребенка,
он глядит за Эльбу.
За рекою
всё ещё не убрана щебенка.
И дитя, спасенное солдатом,
смотрит в эту даль не без опаски.
А солдат глядит прицельным взглядом,
как глядят в окопах из-под каски.
Зорко
через выжженные страны
смотрит он за волны океана.
Там,
в гудроне, вымытом до лоска,
ни одна воронка не пробита,
ни одна бумажная полоска
не крестила окна Уолл-стрита,
ни одна фугаска не взвывала,
ни одна сирена не взывала
к немоте, к отчаянью подвала!..
Но оттуда,
в боевом порядке,
возле Фриско снявшись с якорей,
по волнам идут авиаматки
угрожать покою матерей.
Хлещут джин заморские вояки,
а за Эльбой хмуро и устало
маршируют гитлеровцы в хаки
– хоть мечом достань их с пьедестала!
У солдата есть свои расчеты –
он в разведках исходил полмира,
что он думает про ту пехоту –
знать о том ему да командиру.
Но своей великой правде внемля,
он не хочет лавров на войне,
он не хочет опускать на землю
девочку, спасенную в огне
и опять шагать, забыв о ранах,
через города в сожженных странах,
через доты, что глядят ощерясь,
через танки в придорожных рвах,
через щебень небоскребов,
через белые «сдаюсь» на рукавах,
чтобы
там,
на берегу туманном
встать на пьедестал за океаном!
Он на страже мира.
Он в ответе, –
этот рядовой на пьедестале, –
за спокойный труд
на всей планете
и за всех детей
на этом свете
и за то, чтоб вы умнее стали,
вы, кто, нехотя навьючив ранцы,
грузитесь в Нью-Йорке на суда.
Он, когда вы строитесь на шканцах,
видит ваших вдов, американцы,
и -
жалеет
ваши города!
Марк Максимов (1951)